Три великих жизни [сборник 1968] - Вера Михайловна Корсунская

Одному своему другу Чарлз сообщил, что овладел секретом по своему желанию изменять окраску цветков туберозы и примулы, поливая их различно окрашенными жидкостями. На самом деле этих опытов мальчик не делал, но он с увлечением занимался уходом за растениями, которые страстно любил и его отец.

Школа доктора Батлера

Через год, в 1818 году отец отдал Чарлза в среднюю, так называемую грамматическую, школу, которой заведовал доктор Батлер. Главными предметами здесь были древние языки: латинский и греческий. Математическим наукам отводилось второе место, а наукам естественным и изучению новых языков — самое последнее.

Вот что рассказывают об этих школах: «Посредством необязательных, а следовательно, бессвязных и отрывочных, занятий ученики узнают кое-что и из отечественной литературы. Если бы не громкая известность английских знаменитостей, если бы не внеклассные чтения и не переводы лучших мест из отечественных поэтов латинскими и греческими стихами, то легко бы могло случиться, что молодой англичанин, окончив курс в некоторых школах и даже в университете, в котором заканчивается образование, не знал бы, что в Англии существовали Спенсер, [20] Мильтон, [21] Шекспир и Байрон».

Большая часть времени воспитанников затрачивалась на сочинение латинских и греческих стихов. Овладевали они этим искусством, пользуясь очень распространенным в грамматической школе оригинальным методом. Он состоял в следующем: как только ученик изучит правила стихосложения, ему задавали собрать в виде стихов все знакомые латинские или греческие слова, не обращая никакого внимания на их смысл, но строго соблюдая заданный размер.

Ученик постигал тайну механизма стихосложения, нисколько не заботясь о мысли и содержании стихов. Потом постепенно воспитанники в той или другой степени приучались писать греческие и латинские стихи, имеющие смысл и значение.

Во всех этих школах существовала очень строгая дисциплина. Устав школы, ее обычаи и порядки для английского ребенка — закон, которому он беспрекословно повинуется. Он должен отлично выполнять заданный урок, точно вовремя явиться туда, куда указано.

Малейшая оплошность, неточность, рассеянность влекла за собой строгое наказание. В этих школах нередко раздавались пощечины, удары гибкой тростью по ладони ученика. Здесь и розги пускались в ход!

Во главе школы обычно стояли лица, принадлежавшие к духовному сословию. Учителя не только преподавали в школе, но и совершали богослужение, говорили проповеди.

В грамматических школах не существовало никаких классных надзирателей, и за младшими учениками должны были смотреть старшие. Их называли: мониторы.

Маленький воспитанник становился безропотным слугой старшего. Малыш, так называемый «фаг», в свободное от занятий время должен был выполнять поручения монитора: чистить платье, обувь, сметать пыль с книг, подавать ему мяч в игре, сам не смея принять в ней участие, приготовлять кофе и чай. Пинки, пощечины, удары линейкой, ногой, палкой щедро отпускались монитором своему «фагу», а при случае — «фагам» и других мониторов.

По утрам малыши должны были встать на два — три часа раньше своих «повелителей», развести огонь, согреть воды и вообще приготовить для них все необходимое. Они должны были знать все привычки и вкусы старших, всегда носить в кармане чернильницу, резинку, перья и бумагу, на случай, если они понадобятся монитору.

Каждый мальчик служил не только своему монитору; его мог позвать любой из них, которому он попадется на глаза.

«Новички дрожат и повинуются, характер их надламывается, веселость исчезает; нет в них расположения ни к учению, ни даже к игре, — так пишет один писатель о маленьких детях в грамматических школах того времени. — Прислуживание старшим отнимает у них все свободное от класса время; мешает учиться, спокойно поесть и совершенно лишает возможности погулять и поиграть».

А бедный «фаг» должен быть утонченно вежлив по отношению ко всем старшим. Он должен обращаться к монитору только с установленными деликатными фразами. Рапортуя о выполненном поручении, мальчик должен почтительно спросить: «Угодно ли вам поручить еще что-нибудь?»

Таких формул было много; их знали наизусть, слово в слово.

Горе тому «фагу», который чуть изменит фразу: пинок или затрещина последует немедленно за неуменье говорить со старшими.

Эти старшие совсем не были злыми юношами. Дело в том, что в первые два года пребывания в школе они также прошли спартанскую выучку и считали, что все маленькие должны проходить ее.

Первый год учения в школе служил мальчику не на пользу, а во вред, так как он в это время часто забывал даже и то, чему его выучили дома. «Все наперерыв стараются уйти, — говорит один писатель, — на несколько недель, под предлогом болезни, в лазарет или в родительский дом, как в место убежища, чтобы провести хоть часть этого рокового первого года вне школы».

Зато по прошествии двух лет воспитанники грамматической школы пользовались полной свободой в часы после уроков.

Старшие воспитанники занимались вопросами, интересующими их помимо школьных занятий. Одни увлекались историей, другие серьезно изучали естественные науки.

Росо curante

В школу такого типа и попал девятилетний Чарлз.

Правда, здесь порядки были смягчены умелым руководством высокообразованного директора, доктора Батлера, но все же это была типичная грамматическая школа.

«Ничто не могло быть вреднее для развития моего ума, как эта школа доктора Батлера. Преподавание было в ней строго классическое, и, кроме древних языков, преподавалось только немного древней географии и истории. Школа как воспитательное средство была в моей жизни пустым местом», — вспоминал Дарвин в старости.

В школе преподавалось то, что не интересовало Дарвина.

Заучивать стихи ему не нравилось, хотя он делал это легко, запоминая по сорок или пятьдесят строк из Вергилия [22] или Гомера [23] за утренней службой в церкви.

Писать стихи также не было для него привлекательным делом, а, наоборот,